"Человек Публичный" участвовала в нескольких проектах с продюсером Александром Цекало. Мы попросили Александра немного рассказать о его взгляде на некоторые вопросы, связанные с публичностью.
Алексей Пронюшин. Александр, насколько сценический имидж влияет на жизнь не публичную, приватную, личную? Есть сценическая правда, а есть просто правда, правда жизни. Где для Вас проходит такая грань?
Александр Цекало. Я в жизни вообще совершенно другой. Я угрюмый бурчун, закрытый, захлопнутый, холодный. Все, кто вокруг меня, несчастно выглядят. Никто не получает любви столько, сколько заслужил. Я когда-то закрылся и захлопнулся, хотя я и раньше был ни какой-то такой «человек-праздник», потому что много на сцене отдаёшь энергии. Ты из своего сосуда всё выплеснул туда в зал, а обратно тебе соберётся не ежесекундно, а соберётся в течение ночи. Вообще, после концерта первые минут двадцать ты уставший, а потом час-два сосуд наполняется. Вот у меня это так, может быть, это особенности организма. И невозможно заснуть, ты чувствуешь себя бодрым, и тебе кажется, что ты мог бы сыграть ещё один концерт сейчас. И из-за этого плохо спишь на гастролях.
Я могу сказать, что если человек популярен, как бы он не добивался своей популярности - показывает ли он голую задницу, либо он поёт песню из репертуара Фрэнка Синатры, то в обычной жизни он пользуется этой популярностью, она ему помогает. Ещё раз говорю: если человек популярен. Если это никому не нравится, это освистано зрителями, прессой – тогда нет. Если же это имеет успех, человек сам начинает потрафлять. Есть такое слово: «потрафить». Он играет на это.
Если говорить о себе... мой сценический образ влиял и влияет (хотя, я сейчас на сцене не нахожусь в таком количестве) на жизнь только в том плане, что, когда люди меня видят, они улыбаются. Вот это первая реакция. И я считаю, что эта реакция невероятно положительная. И у меня в жизни вообще никогда не было, чтобы подошли ко мне люди и сказали: «Вы знаете, то, что вы делаете – это плохо, это стыдно. Стыдно с этим выходить на сцену, это безвкусно, это пошло». Хотя поводы сценические были. Но зритель, в конечном итоге, добр и он хочет развлекаться, он готов отдать мне часть своих денег, аплодисментов и энергии, что, конечно, в итоге, собирается в такой снежный ком славы.
А снежок славы – чем более популярен человек, тем он… ходит как снежная баба по улице, и все улыбаются. Он состоит из этих энергетических, брошенных из зала снежков. Поэтому он пользуется этим по полной программе. Кто-то что-то делает без очереди, кто-то заходит с чёрного хода, кто-то решает проблему с квартирой, кто-то решает проблему здоровья мамы быстрее, чем другие люди. Вот такие специфические вещи, особенности такие.
В принципе, не только сейчас, я и раньше был достаточно угрюмым человеком. Поздно приехал в чужой город, в 28 лет приехал в Москву, нет друзей, близких. Потом появились отдельные люди, мы друг к другу долго подбирались. Долгая борьба за выживание, голод, нищета. Поэтому есть такая настороженность в жизни: «я сейчас посмотрю, потом мы разберёмся, будем мы контактировать или нет». Я всё время готов к войне, к чёрному дню, я всегда готов к бою. Из-за этого не умею расслабляться. Редко пьянею. Вообще, практически, не пьянею, сколько бы не пил. То есть можно, конечно, выпить дикое количество, а потом свалиться. Но всё время контролировать ситуацию, контролировать все разговоры, все взгляды. И при этом, конечно же, контролировать всё, забывая, прежде всего, о близких. И собака рядом просит поиграть… Или любимому человеку цветы подарить. Всё контролируется, кроме тех, кто рядом. А рядом должны понять, поверить, объяснить, простить…
А.П. Гуманитарно-технологический рынок предлагает такую услугу – управление репутацией. Александр, в Вашей жизни существуют такие поступки, которые Вы делаете исключительно ради поддержания своей репутации или изменения её?
А.Ц. Ради репутации я делал какие-то поступки во время переходной стадии от артиста к продюсеру. Поскольку мне надо было самому себе и другим объяснить перемену участи, или показать новое предназначение, и даже его не показать, а желательно его реализовать, чтобы за словом было дело. Не просто ходить и умничать по поводу материальности мысли, а что-то делать. А прежде, чем делать, мне надо было разговаривать. Вот так это было. Когда понимал, что мне надо чем-то начать зарабатывать в 38 лет, научиться теперь по-новому, по-другому. Я вам скажу, что только приход на телевидение почти завершил эту трансформацию, потому что телевидение – это такой пугающий инструмент массового поражения для всех людей… То есть меня позвал генеральный директор работать в команде, меня никто не назначал – ни правительство, никто. Это коммерческий канал. Меня позвали, мы договорились - и я работаю. И тут ко мне начали приходить правительственные телеграммы депутатов: «поздравляем с назначением». Я им ничего не отвечал, но для них это было важно. На всякий случай, надо послать телеграмму. Они, может, не знают, что на СТС нет ни новостей, ни политики и не может быть. Это канал абсолютно развлекательный, который никогда им не поможет и не помешает. Мы работаем для людей, которые хотят развлекаться. Всё. Вот только здесь эта стадия, можно сказать, была завершена. Поэтому сначала словом надо было доказывать, а потом делом.
А.П. То есть это для Вас управляемая субстанция - репутация, молва, слава, ей можно в какой-то момент управлять?
А.Ц. Что значит управляемая? Она же моя. Нет, наверное, есть уже неуправляемая репутация. Некоторые известные люди в артистических кругах себе такую репутацию заслужили, что теперь, чтобы изменить её, надо спасти ребёнка на пожаре или, наоборот, сделать что-то ужасное.
А.П. А у Вас есть ощущение, что Вы публичный образец? Например, образец успешности. На Вас смотрят и…
А.Ц. Если я стою на сцене, передо мной публика, то здесь и сейчас я лучший, потому что сцена всегда делается выше. Специально. Я выше, я в свете, меня громче слышно, я артист, я талантливый, вы меня любите, сидите, аплодируйте. Это маленькая война с этими людьми. И я должен их победить. Но в соседнем здании идёт другой концерт, там другой образец выступает. Это же как проповедь. На проповеди одного проповедника другого проповедника не бывает. Если проповедников много, то на эстраде это называется сборный концерт. Но что я какой-то исключительный образец... нет, такого ощущения нет и быть не может.
А.П. Как Вы можете назвать свою деятельность, чем Вы занимаетесь? Что Вы делаете?
А.Ц. Развлечением. Я занимаюсь тем, что влечёт людей.
А.П. Вы работаете с людьми, постоянно в общении, у Вас коллектив, команда. И не одна: на телеканале, на мюзиклах.. Какого рода знания о людях были бы Вам полезны в работе?
А.Ц. Я думаю, что для разных бизнесов разная специфика и разнообразная необходимость в таких знаниях. Скажем, некий департамент в банке не может быть структурирован иначе, как вот так. Бизнес телевизионный совершенно отдельный, потому что на сегодняшний день, те, кто работает в моём департаменте – это определенные люди с определенными качествами. Мне нужны люди-универсалы. То есть они должны быть одновременно и редактором, и копирайтером, и обладать азами линейного монтажа, они должны разбираться в ценах на стоимость камер, они должны знать звёзд, они должны с ними коммуницировать, они должны свободно ориентироваться в разных областях: бизнес, эстрада, политика, театр, кино. Они должны понимать телевидение, они должны уметь обрабатывать информацию…
А.П. А Вам, для того, чтобы ими управлять, что-то надо дополнять из области человековедения, а не специфического профессионального знания?
А.Ц. Я понимаю, о чём идёт речь и, наверное, это идеальный вариант начальника, который не только руководит людьми и направляет их по рабочим делам, но ещё садиться и разговаривает с ними и что-то понимает про них, потом нужную информацию обрабатывает. После этого понимает, как надо поступить с этим человеком, может быть, этому человеку чего-нибудь не хватало, чтобы ему каждое утро говорили: «у вас новая причёска, улыбка вам идёт». Этому человеку, может быть, не обязательно повышать зарплату, может быть, иногда надо просто прикоснуться к нему. Наверное, это было бы правильно. Но я могу честно сказать: времени у меня на это нет. То есть, если бы был такой человек в компании, такой психоаналитик компании, которому люди бы давали информацию, потом бы он приходил, как делают любые аналитики, и говорил: «этому человеку не хватает, например, вот этого. Если вам нужен этот сотрудник, вы ему повысьте зарплату, потому что он только про деньги и говорит». Понятно, лучше бы, чтобы кто-то эту работу делал.
А.П. Вы считаете, такая работа значима для коллектива?
А.Ц. Да, особенно, когда небольшой коллектив.
А.П. Александр, Вы сказали о том, что вам важно, чтобы Ваши сотрудники многое умели. Это новое конкурентное качество в новом времени. Но люди же учатся какой-то одной профессии. Как Вы находите людей, которые могут сразу многое? Много их таких, Вам хватает?
А.Ц. Нет, не хватает. Нахожу с трудом, ошибаюсь. Приходится увольнять людей, делать людям больно. А, увольняя, не говорить им правду, не могу сказать, что ты профнепригодное ничтожество, тебе вообще надо пойти картошку продавать.
А.П. Ещё о публичности. Мы, как специалисты, занимающиеся консультированием в области публичного поведения, знаем, как это трудно и ответственно стоять человеку перед многотысячной толпой. Нужна большая сила, нужна технология. Вы пользуетесь каким-то особым методом в своей работе?
А.Ц. Самая большая сила, которой можно пользоваться, когда противостояние большого животного в виде толпы, зрительской массы и того, кто на сцене – это популярность. Это самое главное оружие. Многие приходят просто потому, что бесплатно. Как правило, площадные истории вообще бесплатные. Пиво, девушки, мало ли… Однажды в Кишинёве меня не послушал начальник безопасности всего города. Тогда я ему нарисовал схему, сказал: «это проверенная схема, давайте так сделаем». Он говорит: «слушай ты, артист, ты давай занимайся своими делами, а я буду заниматься своими». И я ему сказал: «когда Вы будете валяться у меня в ногах, и просить, чтобы я остановил толпу, я Вас пну ногой в вашу смешную, клоунскую большую фуражку». У него фуражка вот такого размера, такой главный СБэшник в городе. Он валялся у меня в ногах, я его не пинал. Задавили девочку, не насмерть, но задавили. И тогда он прибежал и говорит: «я ничего не могу сделать». А я говорю: «а Вы здесь никто, здесь делать могу только я. Или тот, кто стоит на сцене».
Артисты должны петь, а я должен управлять. И из-за этого непонимания всё действо превратилось в то, что я говорил: «Три шага назад сделали все вместе. Раз. Два. Три. Вы не делаете, давайте вместе со мной». Шутил, снимал напряжение, рассказывал, как в Израиле поливают людей водой. Там водой поливают. Иногда выбираешь себе «жертву» и ставишь ее в оппозицию с толпой.
Я сейчас расскажу историю из своей жизни. Я кого-то делаю врагом толпы. Я снимаю с себя ответственность за какие-то вещи. «По просьбе товарища в розовой рубашке». Я могу сделать с ним всё, что угодно, он мне ничего сделать не может. С моей стороны я его могу даже обидеть. Я могу сказать: «перестаньте целоваться, а вы с мужчиной целуетесь?» Будут смеяться, это глупая, пошлая шутка, но я теперь могу его сделать жертвой навсегда. Ну, до конца концерта, конечно. И через него управлять залом. Я перестал быть для них человеком, который не даёт услышать артиста и ещё просит сделать три шага назад, ещё заставляет иногда что-то выкрикивать. «Вам хорошо? Вам слышно?» Артисты, которые иногда хотят свою силу почувствовать, иногда спрашивают: «где ваши руки» или «я вас не слышу». А ведущий, по крайней мере, я, этим пользуется для того, чтобы их этим объединить. А когда они все чем-то объединены, то ими легче управлять. Общий крик – это как общее знамя, это как общий транспарант.
А.П. Александр, когда Вы останавливали эту давку, Вы же не про себя думали, а про них? Или и про себя, и про них?
А.Ц. Не про себя, и не про них. Про концерт. Концерт должен состояться при любой погоде. Все должны отработать. Желательно, чтобы это произошло без жертв. Поэтому не о зрителях я думаю и не об артистах, а я думаю о той границе, на которой со стороны артистов просто может закончиться концерт, со стороны зрителей – передних людей задавят. Это ради концерта. И это моя работа. Я считаю, что конферансье – это докладчик, собиратель, если с французского «conferencier» переводить. Собиратель для меня важнее. Причём, всегда собиратель-спасатель. Вот именно так. Почему я всегда считался и считаюсь до сих пор одним из лучших ведущих? Я даже совершенно неизвестного человека представляю как звезду. А звезду представляю таким образом, что трудно усомниться в моей искренности, потому что я действительно этого артиста люблю. Поэтому это ответственность за всё. И за тех, кто за кулисами, за тех, кто за барьером. И это работа. И это победа.
А.П. В работе публичного человека много слоев. Вы, конечно, испытываете много разных переживаний в процессе деятельности. Это приносит вам какое-то эмоциональное удовлетворение?
А.Ц. Я всегда получал удовольствие от работы. И это хорошо! А удовольствие ты получаешь потому, что у тебя, как и в прошлый раз, всё получилось, и тебе ещё за это дали деньги. Ты не просто рад тому, что ты контролируешь людей, что тебя любят, тебя знают. Тебе ещё деньги платят за то, что ты популярный. Это такие маленькие авантюры. Ну, вот теперь такая войнушка, вот такая теперь ситуация. Сейчас будем разбираться. И каждый раз эта новая ситуация и новые люди. Это адреналин. Я не боюсь таких метафор: «победить зрителя». Его надо победить. А, победив, доказать, что ты честно для него работал. А зритель «на измене», потому что кто-то под фонограмму, кто-то не смешно, кто-то плохо одет. Если артисты думают, что не видно, что обувь нечищеная – неправда! Всё видно, только это видят не все. А видят из пяти тысяч три человека. Три расскажут десятерым. А то, что этот человек огрызнулся – услышат две тысячи, расскажут десятерым тысячам. Всё начинается с нечищеной обуви.
Александр Цекало
для компании "Человек Публичный"
